ГЛАВА
СЕДЬМАЯ
Москва, России дочь любима,
Где
равную тебе сыскать?
Дмитриев.
Как
не любить родной Москвы?
Баратынский.
Гоненье
на Москву! что значит видеть свет!
Где ж
лучше?
Где нас нет.
Грибоедов.
1
Когда повеет к
нам весною
И небо вдруг оживлено,
Люблю поспешною рукою
Двойное выставить окно.
С каким-то грустным
наслажденьем
Я упиваюсь дуновеньем
Живой прохлады; но
весна
У нас не радостна,
она
Богата грязью, не
цветами.
Напрасно манит жадный
взор
Лугов пленительный
узор;
Певец не свищет над
водами,
Фиалок нет, и вместо
роз
В полях растопленный
навоз.
2
А наше лето
смех и горе:
Вода стоит до Петрова,
Илья мелькнул, и
осень вскоре
Спешит вступить в
свои права.
Ни шум дубрав, ни
тень, ни розы, –
В удел нам отданы
морозы,
Метель, свинцовый свод
небес,
Безлиственный
сребристый лес,
Пустыни ярко снеговые,
Где свищут подрези
саней –
Средь хладно пасмурных
ночей
Кибитки, песни удалые,
Двойные стёкла, банный
пар,
Халат, лежанка и угар.
3
Гонимы вешними
лучами,
С окрестных гор уже
снега
Сбежали мутными ручьями
На потоплённые луга.
Улыбкой ясною природа
Сквозь сон встречает
утро года;
Синея блещут небеса.
Ещё прозрачные, леса
Как будто пухом
зеленеют.
Пчела за данью полевой
Летит из кельи
восковой.
Долины сохнут и
пестреют;
Стада шумят, и соловей
Уж пел в безмолвии
ночей.
4
Как грустно мне
твоё явленье,
Весна, весна! пора
любви!
Какое томное волненье
В моей душе, в моей
крови!
С каким тяжёлым
умиленьем
Я наслаждаюсь
дуновеньем
В лицо мне веющей
весны
На лоне сельской
тишины!
Или мне чуждо
наслажденье,
И всё, что радует,
живит,
Всё, что ликует и
блестит,
Наводит скуку и
томленье
На душу мёртвую давно
И всё ей кажется
темно?
5
Или, не радуясь
возврату
Погибших осенью листов,
Мы помним горькую
утрату,
Внимая новый шум
лесов;
Или с природой
оживлённой
Сближаем думою
смущённой
Мы увяданье наших лет,
Которым возрожденья
нет?
Быть может, в мысли
нам приходит
Средь поэтического сна
Иная, старая весна
И в трепет сердце
нам приводит
Мечтой о дальной
стороне,
О чудной ночи, о
луне…
6
Вот время:
добрые ленивцы,
Эпикурейцы-мудрецы,
Вы, равнодушные
счастливцы,
Вы, школы Левшина[45]
птенцы,
Вы, деревенские Приамы,
И вы, чувствительные
дамы,
Весна в деревню вас
зовёт,
Пора тепла, цветов,
работ,
Пора гуляний
вдохновенных
И соблазнительных
ночей.
В поля, друзья!
Скорей, скорей,
В каретах, тяжко
нагруженных,
На долгих иль на
почтовых
Тянитесь из застав
градских.
7
И вы, читатель
благосклонный,
В своей коляске
выписной
Оставьте град
неугомонный,
Где веселились вы
зимой;
С моею музой
своенравной
Пойдёмте слушать шум
дубравный
Над безымянною рекой
В деревне, где
Евгений мой,
Отшельник праздный и
унылый,
Ещё недавно жил зимой
В соседстве Тани
молодой,
Моей мечтательницы
милой,
Но где его теперь уж
нет…
Где грустный он
оставил след.
8
Меж гор, лежащих
полукругом,
Пойдём туда, где ручеёк
Виясь бежит зелёным
лугом
К реке сквозь липовый
лесок.
Там соловей, весны
любовник,
Всю ночь поёт; цветёт
шиповник,
И слышен говор
ключевой,–
Там виден камень
гробовой
В тени двух сосен
устарелых.
Пришельцу надпись
говорит:
«Владимир
Ленский здесь лежит,
Погибший рано
смертью смелых,
В такой-то
год, таких-то лет.
Покойся,
юноша-поэт!»
9
На ветви сосны
преклоненной,
Бывало, ранний ветерок
Над этой урною
смиренной
Качал таинственный
венок.
Бывало, в поздние
досуги
Сюда ходили две
подруги,
И на могиле при луне,
Обнявшись, плакали оне.
Но ныне… памятник
унылый
Забыт. К нему
привычный след
Заглох. Венка на
ветви нет;
Один, под ним, седой
и хилый
Пастух по-прежнему
поёт
И обувь бедную плетёт.
10
Но раз вечернею
порою
Одна из дев сюда
пришла.
Казалось, тяжкою тоскою
Она встревожена была;
Как бы волнуемая
страхом,
Она в слезах пред
милым прахом
Стояла, голову склонив
И руки с трепетом
сложив;
Но тут поспешными
шагами
Её настиг младой улан;
Затянут, статен и
румян,
Красуясь чёрными усами,
Нагнув широкие плеча
И гордо шпорами звуча.
11
Она на воина
взглянула,
Горел досадой взор
его,
И побледнела и
вздохнула,
Но не сказала ничего;
И молча Ленского
невеста
От сиротеющего места
С ним удалилась – и с
тех пор
Уж не являлась из-за
гор.
По крайней мере, из
могилы
Не вышла в сей
печальный день
Певца ревнующая тень,
И в поздний час,
Гимену милый,
Не испугали молодых
Следы явлений гробовых.
12
Мой бедный
Ленский! изнывая,
Не долго плакала она.
Увы! невеста молодая
Своей печали не верна.
Другой увлёк её
вниманье,
Другой успел её
страданье
Любовной лестью
усыпить,
Улан умел её пленить,
Улан любим её душою…
И вот уж с ним пред
алтарём
Она стыдливо под
венцом
Стоит с поникшей
головою,
С огнём в потупленных
очах,
С улыбкой лёгкой на
устах.
13
Мой бедный
Ленский! за могилой
В пределах вечности
глухой
Смутился ли, певец
унылый,
Измены вестью роковой,
Или над Летой
усыпленный
Поэт, бесчувствием
блаженный,
Уж не смущается ничем,
И мир ему закрыт и
нем?..
Так! Равнодушное
забвенье
За гробом ожидает нас.
Врагов, друзей,
любовниц глас
Вдруг молкнет. Про
одно именье
Наследников сердитый
хор
Заводит непристойный
спор.
14
И скоро звонкий
голос Оли
В семействе Лариных
умолк.
Улан, своей невольник
доли,
Был должен ехать с
нею в полк.
Слезами горько
обливаясь,
Старушка, с дочерью
прощаясь,
Казалась, чуть жива
была.
Но Таня плакать не
могла;
Лишь смертной
бледностью покрылось
Её печальное лицо.
Когда все вышли на
крыльцо,
И всё, прощаясь,
суетилось
Вокруг кареты молодых,
Татьяна проводила их.
15
И долго, будто
сквозь тумана,
Она глядела им вослед…
И вот одна, одна
Татьяна!
Увы! подруга стольких
лет,
Её голубка молодая,
Её наперсница родная,
Судьбою вдаль занесена,
С ней навсегда
разлучена.
Как тень она без
цели бродит,
То смотрит в
опустелый сад…
Нигде, ни в чём ей
нет отрад,
И облегченья не
находит
Она подавленным слезам,
И сердце рвётся
пополам.
16
И в одиночестве
жестоком
Сильнее страсть её
горит,
И об Онегине далёком
Ей сердце громче
говорит.
Она его не будет
видеть;
Она должна в нём
ненавидеть
Убийцу брата своего;
Поэт погиб… но уж
его
Никто не помнит, уж
другому
Его невеста отдалась.
Поэта память пронеслась
Как дым по небу
голубому,
О нём два сердца,
может быть,
Ещё грустят… На что
грустить?..
17
На миг Татьяну
мы оставим
Ради героя моего.
Мы в дальний путь
его направим,
Но не забудем про
него.
Убив неопытного друга,
Томленье сельского
досуга
Не мог Евгений
перенесть.
Решился он в кибитку
сесть.
Раздался колокольчик
звучный,
Ямщик удалый засвистал,
И мой Евгений поскакал
Искать отрады в жизни
скучной
По отдалённым сторонам.
Куда?.. не зная точно
сам.
18
Был вечер. Небо
меркло. Воды
Струились тихо. Жук
жужжал.
Уж расходились
хороводы;
Уж за рекой, дымясь,
пылал
Огонь рыбачий. В поле
чистом,
Луны при свете
серебристом
В свои мечты
погружена,
Татьяна долго шла
одна.
Шла, шла. И вдруг
перед собою
С холма господский
видит дом,
Селенье, рощу под
холмом
И сад над светлою
рекою.
Она глядит – и сердце
в ней
Забилось чаще и
сильней.
19
Её сомнения
смущают:
«Пойду ль вперёд,
пойду ль назад?..
Его здесь нет. Меня
не знают…
Взгляну на дом, на
этот сад».
И вот с холма
Татьяна сходит,
Едва дыша; кругом
обводит
Недоуменья полный взор…
И входит на пустынный
двор.
К ней, лая, кинулись
собаки.
На крик испуганный ея
Ребят дворовая семья
Сбежалась шумно. Не
без драки
Мальчишки разогнали
псов,
Взяв барышню под свой
покров.
20
«Увидеть барский
дом нельзя ли?» –
Спросила Таня. Поскорей
К Анисье дети побежали
У ней ключи взять от
сеней;
Анисья тотчас к ней
явилась,
И дверь пред ними
отворилась,
И Таня входит в дом
пустой,
Где жил недавно наш
герой.
Она глядит: забытый в
зале
Кий на бильярде
отдыхал,
На смятом канапе лежал
Манежный хлыстик. Таня
дале;
Старушка ей: «А вот
камин;
Здесь барин сиживал
один.
21
Здесь с ним
обедывал зимою
Покойный Ленский, наш
сосед.
Сюда пожалуйте, за
мною.
Вот это барский
кабинет;
Здесь почивал он,
кофей кушал,
Приказчика доклады
слушал
И книжку поутру читал…
И старый барин здесь
живал;
Со мной, бывало, в
воскресенье,
Здесь под окном,
надев очки,
Играть изволил в
дурачки.
Дай Бог душе его
спасенье,
А косточкам его покой
В могиле, в
мать-земле сырой!»
22
Татьяна взором
умилённым
Вокруг себя на всё
глядит,
И всё ей кажется
бесценным,
Всё душу томную живит
Полумучительной отрадой:
И стол с померкшею
лампадой,
И груда книг, и под
окном
Кровать, покрытая
ковром,
И вид в окно сквозь
сумрак лунный,
И этот бледный
полусвет,
И лорда Байрона
портрет,
И столбик с куклою
чугунной
Под шляпой с
пасмурным челом,
С руками, сжатыми
крестом.
23
Татьяна долго в
келье модной
Как очарована, стоит.
Но поздно. Ветер
встал холодный.
Темно в долине. Роща
спит
Над отуманенной рекою;
Луна сокрылась за
горою,
И пилигримке молодой
Пора, давно пора домой.
И Таня, скрыв своё
волненье,
Не без того, чтоб не
вздохнуть,
Пускается в обратный
путь.
Но прежде просит
позволенья
Пустынный замок
навещать,
Чтоб книжки здесь
одной читать.
24
Татьяна с
ключницей простилась
За воротами. Через
день
Уж утром рано вновь
явилась
Она в оставленную
сень,
И в молчаливом
кабинете,
Забыв на время всё
на свете,
Осталась, наконец,
одна,
И долго плакала она.
Потом за книги
принялася.
Сперва ей было не до
них.
Но вдруг открылся
среди книг
Дневник. И чтенью
предалася
Татьяна страстною
душой.
И ей открылся мир
иной.
25
Опрятно по краям
окован
Позолочённым серебром,
Он был исписан,
изрисован
Рукой Онегина кругом.
Меж непонятного маранья
Мелькали мысли,
замечанья,
Портреты, числа, имена
Да буквы, тайны
письмена,
Отрывки, письма
черновые,
И, словом, искренний
журнал,
В который душу изливал
Онегин в дни свои
младые,
Дневник мечтаний и
проказ;
Кой-что я выпишу для
вас.
Из альбома
Онегина
1.
Меня не
любят и клевещут,
В кругу мужчин
несносен я,
Девчонки предо мной
трепещут,
Косятся дамы на меня.
За что? – за то, что
разговоры
Принять мы рады за
дела,
Что вздорным людям
важны вздоры,
Что глупость ветрена
и зла,
Что пылких душ
неосторожность
Самолюбивую ничтожность
Иль оскорбляет, иль
смешит,
Что ум, любя простор,
теснит.
2.
Боитесь вы
графини –овой? –
Сказала нам Элиза К.
– Да, – возразил NN
суровый, –
Боимся мы графини
–овой,
Как вы боитесь…
паука!!!
3.
В Коране
много мыслей здравых,
Вот, например: пред
каждым сном
Молись, беги путей
лукавых,
Чти Бога и не спорь
с глупцом.
4.
Цветок полей,
листок дубрав
В ручье кавказском
каменеет.
В волненьи жизни так
мертвеет
И ветреный и нежный
нрав.
5.
Так напряженьем воли твёрдой
Мы страсть безумную
смирим,
Беду снесём душою
гордой,
Печаль надеждой
усладим.
6.
Шестого был
у В. на бале.
Довольно пусто было в
зале;
R. C. как ангел
хороша:
Какая вольность в
обхожденье,
В улыбке, в томном
глаз движенье
Какая нега и душа!
Она сказала (nota
bene),
Что завтра едет к
Селимене.
7.
Вечор сказала
мне R. C.:
Давно желала я вас
видеть.
Зачем? – мне говорили
все,
Что я вас буду
ненавидеть.
За что? – за резкий
разговор,
За легкомысленное
мненье
О всём; за колкое
презренье
Ко всем; однако ж,
это вздор.
Вы надо мной смеяться
властны,
Но вы совсем не так
опасны;
И знали ль вы до
сей поры,
Что просто – очень вы
добры?
8.
Сокровища
родного слова,
Заметят важные умы,
Для лепетания чужого
Безумно пренебрегли мы.
Мы любим муз чужих
игрушки,
Чужих наречий
погремушки,
А не читаем книг
своих.
Да где ж они? –
давайте их.
А где мы первые
познанья
И мысли первые нашли,
Где поверяем испытанья,
Где познаём судьбу
земли?
Не в переводах
одичалых,
Не в сочиненьях
запоздалых,
Где русский ум и
русский дух
Зады твердит и лжёт
за двух.
9.
Мороз и
солнце! чудный день.
Но нашим дамам,
видно, лень
Сойти с крыльца и
над Невою
Блеснуть холодной
красотою.
Сидят; напрасно их
манит
Песком усыпанный
гранит.
Умна восточная система,
И прав обычай
стариков:
Они родились для
гарема
Иль для неволи
теремов.
10.
Вчера у В.,
оставя пир,
R. C. летела как
зефир,
Не внемля жалобам и
пеням,
А мы по лаковым
ступеням
Летели шумною толпой
За одалиской молодой.
Последний звук
последней речи
Я от неё поймать
успел,
Я чёрным соболем одел
Её блистающие плечи,
На кудри милой головы
Я шаль зелёную
накинул,
Я пред Венерою Невы
Толпу влюблённую
раздвинул.
11.
– – – я
вас люблю,
et cetera…
(Вчера R. C., теперь R. A.)
12.
Сегодня был я ей
представлен,
Глядел на мужа с
полчаса;
Он важен, красит
волоса,
Он чином от ума
избавлен.
13.
Я
не люблю княжны S. L.!
Своё невольное
кокетство
Она взяла себе за
цель,
Короче было б взять
за средство.
26
Хотя мы
знаем, что Евгений
Издавна чтенье
разлюбил,
Однако ж несколько
творений
Он из опалы исключил:
Певца Гяура и Жуана
Да с ним ещё два-три
романа,
В которых отразился
век
И современный человек
Изображён довольно
верно
С его безнравственной
душой,
Самодовольной и сухой,
Мечтанью преданной
безмерно,
С его озлобленным
умом.
Кипящим в действии
пустом.
27
Хранили многие
страницы
Отметку резкую ногтей;
Глаза внимательной
девицы
Устремлены на них
живей.
Татьяна видит с
трепетаньем,
Какою мыслью,
замечаньем
Бывал Онегин поражён,
В чём молча
соглашался он.
На их полях она
встречает
Следы его карандаша.
Везде Онегина душа
Себя невольно выражает
То кратким словом, то
крестом,
То вопросительным
крючком.
28
И начинает
понемногу
Моя Татьяна понимать
Теперь яснее – слава
Богу –
Того, по ком она
вздыхать
Осуждена судьбою
властной:
Чудак печальный и
опасный,
Созданье ада иль
небес,
Сей ангел, сей
надменный бес,
Что ж он? Ужели
подражанье,
Ничтожный призрак, иль
еще
Москвич в Гарольдовом
плаще,
Чужих причуд
истолкованье,
Слов модных полный
лексикон?..
Уж не пародия ли он?
29
Ужель загадку
разрешила?
Ужели
слово
найдено?
Часы бегут; она
забыла,
Что дома ждут её
давно,
Где собралися два
соседа
И где об ней идёт
беседа.
– Как быть? Татьяна
не дитя, –
Старушка молвила
кряхтя. –
Ведь Оленька её
моложе!
Пристроить девушку,
ей-ей,
Пора; а что мне
делать с ней?
Всем наотрез одно и
то же:
Нейду. И всё грустит
она,
Да бродит по лесам
одна. –
30
«Не влюблена ль
она?» – В кого же?
Буянов сватался: отказ.
Ивану Петушкову – тоже.
Гусар Пыхтин гостил у
нас;
Уж как он Танею
прельщался,
Как мелким бесом
рассыпался!
Я думала: пойдёт
авось;
Куда! и снова дело
врозь. –
«Что ж, матушка? за
чем же стало?
В Москву, на ярманку
невест!
Там, слышно, много
праздных мест».
– Ох, мой отец!
доходу мало. –
«Довольно для одной
зимы,
Не то уж дам хоть я
взаймы».
31
Старушка очень
полюбила
Совет разумный и
благой;
Сочлась – и тут же
положила
В Москву отправиться
зимой.
И Таня слышит новость
эту.
На суд взыскательному
свету
Представить ясные черты
Провинциальной простоты,
И запоздалые наряды,
И запоздалый склад
речей;
Московских франтов и
цирцей
Привлечь насмешливые
взгляды!..
О страх! нет, лучше
и верней
В глуши лесов
остаться ей.
32
Вставая с
первыми лучами,
Теперь она в поля
спешит
И, умилёнными очами
Их озирая, говорит:
«Простите, мирные
долины,
И вы, знакомых гор
вершины,
И вы, знакомые леса;
Прости, небесная краса,
Прости, весёлая
природа;
Меняю милый, тихий
свет
На шум блистательных
сует…
Прости ж и ты, моя
свобода!
Куда, зачем стремлюся
я?
Что мне сулит судьба
моя?»
33
Её прогулки
длятся доле.
Теперь то холмик, то
ручей
Остановляют поневоле
Татьяну прелестью
своей.
Она, как с давними
друзьями,
С своими рощами,
лугами
Ещё беседовать спешит.
Но лето быстрое летит.
Настала осень золотая.
Природа трепетна,
бледна,
Как жертва, пышно
убрана…
Вот север, тучи
нагоняя,
Дохнул, завыл – и вот
сама
Идёт волшебница зима.
34
Пришла,
рассыпалась; клоками
Повисла на суках
дубов;
Легла волнистыми
коврами
Среди полей, вокруг
холмов;
Брега с недвижною
рекою
Сравняла пухлой
пеленою;
Блеснул мороз. И рады
мы
Проказам матушки зимы.
Не радо ей лишь
сердце Тани.
Нейдёт
она
зиму встречать,
Морозной пылью подышать
И первым снегом с
кровли бани
Умыть лицо, плеча и
грудь:
Татьяне страшен зимний
путь.
35
Отъезда день
давно просрочен,
Проходит и последний
срок,
Осмотрен, вновь обит,
упрочен
Забвенью брошенный
возок.
Обоз обычный, три
кибитки
Везут домашние пожитки,
Кастрюльки, стулья,
сундуки.
Варенье в банках,
тюфяки,
Перины, клетки с
петухами,
Горшки, тазы
et cetera,
Ну, много всякого
добра.
И вот в избе между
слугами
Поднялся шум,
прощальный плачь:
Ведут на двор
осьмнадцать кляч,
36
В возок боярский
их впрягают,
Готовят завтрак повара,
Горой кибитки
нагружают,
Бранятся бабы, кучера.
На кляче тощей и
косматой
Сидит форейтор
бородатый,
Сбежалась челядь у
ворот
Прощаться с барами. И
вот
Уселись, и возок
почтенный,
Скользя, ползёт за
ворота.
«Простите, мирные
места!
Прости, приют
уединенный!
Увижу ль вас?..» И
слёз ручей
У Тани льётся из
очей.
37
Когда благому
просвещенью
Отдвинем более границ,
Со временем (по
расчисленью
Философических таблиц,
Лет чрез пятьсот)
дороги, верно
У нас изменятся
безмерно:
Шоссе Россию здесь и
тут,
Соединив, пересекут.
Мосты чугунные чрез
воды
Шагнут широкою дугой,
Раздвинем горы, под
водой
Пророем дерзостные
своды,
И заведёт крещёный мир
На каждой станции
трактир.
38
Теперь у нас
дороги плохи[46],
Мосты забытые гниют,
На станциях клопы да
блохи
Заснуть минуты не
дают;
Трактиров нет. В избе
холодной
Высокопарный, но
голодный
Для виду прейскурант
висит
И тщетный дразнит
аппетит,
Меж тем как сельские
циклопы
Перед медлительным
огнём
Российским лечат
молотком
Изделье лёгкое Европы,
Благословляя колеи
И рвы отеческой земли.
39
Зато зимы порой
холодной
Езда приятна и легка.
Как стих без мысли в
песне модной,
Дорога зимняя гладка.
Автомедонты наши бойки,
Неутомимы наши тройки.
И вёрсты, теша
праздный взор,
В глазах мелькают,
как забор[47].
К несчастью, Ларина
тащилась.
Боясь прогонов дорогих,
Не на почтовых, на
своих,
И наша дева
насладилась
Дорожной скукою вполне:
Семь суток ехали оне.
40
Но вот уж
близко. Перед ними
Уж белокаменной Москвы,
Как жар, крестами
золотыми
Горят старинные главы.
Ах, братцы! как я
был доволен,
Когда церквей и
колоколен,
Садов, чертогов
полукруг
Открылся предо мною
вдруг!
Как часто в горестной
разлуке,
В моей блуждающей
судьбе
Москва, я думал о
тебе
Москва… как много в
этом звуке
Для сердца русского
слилось!
Как много в нём
отозвалось!
41
Вот, окружён
своей дубравой
Петровский замок.
Мрачно он
Недавнею гордится
славой.
Напрасно ждал Наполеон,
Последним счастьем
упоенный.
Москвы
коленопреклоненной
С ключами старого
Кремля:
Нет, не пошла Москва
моя
К нему с повинной
головою.
Не праздник, не
приёмный дар,
Она готовила пожар
Нетерпеливому герою.
Отселе, в думу
погружён.
Глядел на грозный
пламень он.
42
Прощай
свидетель падшей славы,
Петровский замок. Ну!
не стой,
Пошёл! Уже столпы
заставы
Белеют; вот уж по
Тверской
Возок несётся чрез
ухабы.
Мелькают мимо бутки,
бабы,
Мальчишки, лавки,
фонари,
Дворцы, сады,
монастыри,
Бухарцы, сани, огороды,
Купцы, лачужки, мужики,
Бульвары, башни,
казаки,
Аптеки, магазины моды,
Балконы, львы на
воротах
И стаи галок на
крестах.
43
В сей
утомительной прогулке
Проходит час-другой, и
вот
У Харитонья в переулке
Возок пред домом у
ворот
Остановился. К старой
тётке,
Четвёртый год больной
в чахотке,
Они приехали теперь.
Им настежь отворяет
дверь,
В очках в изодранном
кафтане,
С чулком в руке,
седой калмык.
Встречает их в
гостиной крик
Княжны, простёртой на
диване.
Старушки с плачем
обнялись,
И восклицанья полились.
44
– Княжна,
mon ange! –
«Pachette!»
– Алина! –
«Кто б мог подумать?
Как давно!
Надолго ль? Милая!
Кузина!
Садись – как это
мудрено!
Ей-богу, сцена из
романа…»
– А это дочь моя,
Татьяна. –
«Ах, Таня! подойди ко
мне. –
Как будто брежу я во
сне…
Кузина, помнишь
Грандисона?»
– Как, Грандисон?.. а,
Грандисон!
Да, помню, помню. Где
же он? –
«В Москве, живёт у
Симеона;
Меня в сочельник
навестил;
Недавно сына он женил.
45
А тот… но
после всё расскажем,
Не правда ль? Всей
её родне
Мы Таню завтра же
покажем.
Жаль, разъезжать нет
мочи мне;
Едва, едва таскаю
ноги.
Но вы замучены с
дороги;
Пойдёмте вместе
отдохнуть…
Ох, силы нет… устала
грудь…
Мне тяжела теперь и
радость,
Не только грусть…
душа моя,
Уж никуда не годна я…
Под старость жизнь
такая гадость…»
И тут, совсем
утомлена,
В слезах раскашлялась
она.
46
Больной и ласки
и веселье
Татьяну трогают; но ей
Не хорошо на
новоселье,
Привыкшей к горнице
своей.
Под занавескою шелковой
Не спится ей в
постеле новой,
И ранний звон
колоколов,
Предтеча утренних
трудов,
Её с постели подымает.
Садится Таня у окна.
Редеет сумрак; но она
Своих полей не
различает:
Пред нею незнакомый
двор,
Конюшня, кухня и
забор.
47
И вот: по
родственным обедам
Развозят Таню каждый
день
Представить бабушкам и
дедам
Её рассеянную лень.
Родне, прибывшей
издалеча,
Повсюду ласковая
встреча,
И восклицанья, и
хлеб-соль.
«Как Таня выросла!
Давно ль
Я, кажется, тебя
крестила?
А я так на руки
брала!
А я так за уши
драла!
А я так пряником
кормила!»
И хором бабушки
твердят:
«Как наши годы-то
летят!»
48
Но в них не
видно перемены;
Всё в них на старый
образец:
У тётушки княжны Елены
Всё тот же тюлевый
чепец;
Всё белится Лукерья
Львовна,
Всё то же лжёт
Любовь Петровна,
Иван Петрович так же
глуп,
Семён Петрович так же
скуп,
У Пелагеи Николавны
Всё тот же друг
мосье Финмуш,
И тот же шпиц, и то
же муж;
А он, всё клуба член
исправный,
Всё так же смирен,
также глух,
И так же ест и пьёт
за двух.
49
Их дочки Таню
обнимают.
Младые грации Москвы
Сначала молча озирают
Татьяну с ног до
головы;
Её находят что-то
странной,
Провинциальной и
жеманной,
И что-то бледной и
худой,
А впрочем, очень
недурной;
Потом, покорствуя
природе,
Дружатся с ней, к
себе ведут,
Целуют, нежно руки
жмут,
Взбивают кудри ей по
моде,
И поверяют нараспев
Сердечны тайны, тайны
дев,
50
Чужие и свои
победы,
Надежды, шалости,
мечты.
Текут невинные беседы
С прикрасой лёгкой
клеветы.
Потом, в отплату
лепетанья,
Её сердечного признанья
Умильно требуют оне.
Но Таня, точно как
во сне,
Их речи слышит без
участья,
Не понимает ничего,
И тайну сердца своего,
Заветный клад и слёз
и счастья,
Хранит безмолвно между
тем
И им не делится ни
с кем.
51
Татьяна
вслушаться желает
В беседы, в общий
разговор;
Но всех в гостиной
занимает
Такой бессвязный,
пошлый вздор;
Всё в них так
бледно, равнодушно;
Они клевещут даже
скушно;
В бесплодной сухости
речей,
Расспросов, сплетен и
вестей
Не вспыхнет мысли в
целы сутки,
Хоть невзначай, хоть
наобум;
Не улыбнётся томный
ум,
Не дрогнет сердце,
хоть для шутки.
И даже глупости
смешной
В тебе не встретишь,
свет пустой.
52
Архивны юноши
толпою
На Таню чопорно глядят
И про неё между собою
Неблагосклонно говорят.
Один какой-то шут
печальный
Её находит идеальной
И, прислонившись у
дверей,
Элегию готовит ей.
У скучной тётки Таню
встретя,
К ней как-то
Вяземский подсел
И душу ей занять
успел.
И, близ него её
заметя,
Об ней,
поправя
свой парик,
Осведомляется старик.
53
Но там, где
Мельпомены бурной
Протяжный раздаётся
вой,
Где машет мантией
мишурной
Она пред хладною
толпой,
Где Талия тихонько
дремлет
И плескам дружеским
не внемлет,
Где Терпсихоре лишь
одной
Дивится зритель молодой
(Что было также в
прежни леты,
Во время ваше и моё),
Не обратились на неё
Ни дам ревнивые
лорнеты,
Ни трубки модных
знатоков
Из лож и кресельных
рядов.
54
Её привозят и в
Собранье.
Там теснота, волненье,
жар,
Музыки грохот, свеч
блистанье
Мельканье, вихорь
быстрых пар,
Красавиц лёгкие уборы,
Людьми пестреющие хоры,
Невест обширный
полукруг,
Всё чувства поражает
вдруг.
Здесь кажут франты
записные
Своё нахальство, свой
жилет
И невнимательный
лорнет.
Сюда гусары отпускные
Спешат явиться,
прогреметь,
Блеснуть, пленить и
улететь.
55
У ночи много
звёзд прелестных,
Красавиц много на
Москве.
Но ярче всех подруг
небесных
Луна в воздушной
синеве.
Но та, которую не
смею
Тревожить лирою моею,
Как величавая луна,
Средь жён и дев
блестит она.
С какою гордостью
небесной
Земли касается она!
Как негой грудь её
полна!
Как томен взор её
чудесный!..
Но полно, полно;
перестань:
Ты заплатил безумству
дань.
56
Шум, хохот,
беготня, поклоны,
Галоп, мазурка, вальс…
Меж тем,
Между двух тёток, у
колонны,
Не замечаема никем,
Татьяна смотрит и не
видит,
Волненье света
ненавидит;
Ей душно здесь… она
мечтой
Стремится к жизни
полевой,
В деревню, к бедным
поселянам,
В уединённый уголок,
Где льётся светлый
ручеёк,
К своим цветам, к
своим романам
И в сумрак липовых
аллей.
Туда, где он являлся
ей.
57
Так мысль её
далече бродит:
Забыт и свет и
шумный бал,
А глаз меж тем с
неё не сводит
Какой-то важный
генерал.
Друг другу тётушки
мигнули.
И локтем Таню враз
толкнули
И каждая шепнула ей:
– Взгляни налево
поскорей. –
Налево? где? что там
такое?»
– Ну, что бы ни
было, гляди…
В той кучке, видишь?
впереди,
Там, где ещё в
мундирах двое…
Вот отошёл… вот боком
стал… –
«Кто? толстый этот
генерал?»
58
Но здесь с
победою поздравим
Татьяну милую мою
И в сторону свой
путь направим,
Чтоб не забыть, о
ком пою…
Да кстати, здесь о
том два слова:
Пою приятеля младого
И множество
его причуд.
Благослови мой
долгий труд,
О ты,
эпическая муза!
И, верный
посох мне вручив,
Не дай
блуждать мне вкось и вкривь.
Довольно. С плеч
долой обуза!
Я классицизму отдал
честь:
Хоть поздно, а
вступленье есть.
58 – 6
|
